Сокровище Родины[сборник] - Михаил Николаевич Волконский

«Какая цель была, однако, — сообразил Урвич, — французу завлекать меня сюда и снаряжать целую шхуну для того только, чтобы погубить ни в чём не повинного перед ним человека?»

Конечно, нервы его были напряжены, и вследствие этого в голову лезли ненужные и несуразные мысли.

Приглядевшись внимательно к своему положению, Урвич сделал вывод, вполне успокоивший его: труба, по которой он полз, была так узка, что он мог пробираться, только опираясь на локти и упёршись, подтягиваясь телом вперёд.

Воздух же между тем, несмотря на горевший тут же фонарь, был вовсе не спёртый, а его не могло хватить надолго, если бы на конце трубы не было выхода.

Это соображение придало Урвичу новые силы, и он смело пополз дальше.

Труба стала расширяться, скоро он мог опять встать на четвереньки, потом, постепенно подымаясь, стать на ноги и идти по просторной галерее.

XLII

До сих пор Дьедонне не солгал ни в чём. Не солгал он также и в описании того подземелья, в которое Урвич должен был войти по подземной галерее.

Француз говорил ему, чтоб он призвал всё своё самообладание, когда увидит груды золота, хранящегося в подземелье.

И Урвич постарался себя приготовить, но когда он вошёл и увидал, какое количество золотых монет осветил его фонарь, заблестев на них, он остановился и невольно тронул себя за голову, чтоб убедиться, что он не спит, а видит всё наяву.

Он и представить себе не мог ничего подобного!

Море… море золота было перед ним, и он не мог выразить того, что представилось его глазам.

Какие это были деньги, какой чеканки и какой страны — разобрать он не мог, но это были золотые монеты, везде и повсюду одинаково ценные.

Урвич никогда не был жаден от природы, никогда не страдал пороком любостяжательности, но тут глаза у него разбежались, и он залюбовался чистым блеском светившегося вокруг него золота.

Он помнил, что не за этим золотом пришёл сюда, что тут есть сокровище более ценное, и посмотрел в тот угол подземелья, где должен был стоять, по указанию Дьедонне, бронзовый сундук.

Сундук с круглой верхней крышкой, без замка и петель стоял на своём месте.

Урвич, наглядевшись на золото, хотел двинуться к сундуку, но в это время сильный удар вышиб из рук у него фонарь.

Фонарь упал, разбился и потух.

Не успел Урвич опомниться, как множество рук облепило его, и он не мог распознать, были ли это человеческие руки многих, неизвестно, как и откуда взявшихся, словно из-под земли выросших людей, или какое-нибудь многолапое чудовище сразу в темноте охватило его.

За голову, за плечи, за руки, за грудь и за спину, и за ноги держали его тёплые, мягкие руки, держали осторожно, бережно, не стискивая и не причиняя ему боли.

Поражённый, испуганный неожиданностью, он замер, не пытаясь высвободиться, потому что как-то слишком уверенно сознавал, что всякое движение будет напрасно и что он в полной власти этих невидимых, облепивших его рук.

Темно было так, что увидеть, даже привыкнув к этой темноте, ничего, казалось, нельзя было.

Урвич, когда прошло первое мгновение испуга, невольно всё-таки рванулся; руки поддались, не отставая от него.

Он рванулся и повис в воздухе на этих руках.

Ужасное щекотное чувство чужого, неизвестного прикосновения в полном мраке было ни с чем не сравнимо. Урвич хотел крикнуть, но звук его голоса был заглушён такой же мягкой, как руки, повязкой, закрывшей ему рот.

Говорят, существовала пытка, в которой щекотали человека до смерти и умирал он в невыразимых мучениях.

И вот этой пыткой как будто грозили Урвичу.

Будь он послабее, было от чего лишиться ему чувств, но всё случившееся произошло так быстро, что он как будто не успел даже упасть в обморок.

Послышался нестройный гул голосов, точно раскатилось что-то по подземелью. «Уррр…» — услышал Урвич и словно провалился.

Затем его поставили на ноги, и всё стихло.

Урвич поднял руку и стащил повязку с лица.

Подземелье, золото и сундук исчезли, он был в другом подземелье, гораздо меньшем, чем первое; освещалось оно спускавшимся со сводов фонарём.

Гладкие стены его были голы.

На стене, к которой был обращён Урвич, крупными буквами по-русски было написано на большой чёрной агатовой доске белым:

КТО САМОВОЛЬНО ДЕРЗНУЛ ПЕРЕНЕСТИ ИСПЫТАНИЯ ВОЗДУХА, ВОДЫ И ЗЕМЛИ, НЕ ОЧИСТИВ СЕБЯ ИСПЫТАНИЕМ ОГНЯ, ТОТ ДОЛЖЕН ПОГИБНУТЬ В ОГНЕ.

Ниже, вероятно, та же надпись была повторена по-индийски.

Урвич прочёл и понял, что тут написан ему приговор.

Он знал, что ещё в древнем Египте были испытания воздухом, водой, землёй и огнём.

Три первые из них он прошёл, не призванный насильно, и надпись обещала ему за это гибель от огня.

В Индии издревле привыкли практиковать сожжение живых, а тут, на этом таинственном Острове Трёх Могил, царствовали, по-видимому, индусы.

Приговор, который прочёл себе Урвич, означал не более и не менее того, что он будет сожжён заживо.

XLIII

Урвич огляделся, чтоб осмотреть свою тюрьму, уверенный, что его заключили под этот свод как узника.

Но сзади себя он увидел широкое отверстие в виде арки, служившее началом коридора, и в нём человека в белом тюрбане.

Он был с факелом в руках и поманил к себе Урвича, когда тот обернулся в его сторону.

«Неужели сейчас?» — подумал Урвич, но повиновался и пошёл.

Человек в тюрбане повёл его, освещая дорогу факелом. Держался он впереди Урвича на значительном расстоянии.

Коридор, по которому они шли, был не прямой, а имел несколько крутых заворотов.

Когда провожатый заходил за угол, свет факела останавливался, чтобы показать Урвичу, куда идти…

Урвич насчитал шесть поворотов; завернув за седьмой, он уже не видел провожатого, который исчез, и свет здесь шёл не от его факела, а из прохода в освещённую ярко комнату…

Урвич вошёл в неё.

Здесь за столом, покрытым чёрной скатертью, сидело четыре человека.

Трое из них в белых тюрбанах и белых плащах сидели в ряд, четвёртый только в плаще, но без тюрбана — сбоку.

В этом человеке без тюрбана Урвич узнал князя Северного, владетеля яхты «Марианна».

Князь сидел за столом сбоку и не был, по-видимому, главным здесь.

Председательствующий был в середине стола и низко наклонил над ним голову в тюрбане, так что лица его не было видно.

Сидевший по правую его руку индус поглядел на Урвича и спросил его по-русски, почти без акцента:

— Что привело тебя сюда?

Урвич, не успевший прийти в